Первыми утепляются гуляющие с детьми мамы и бабушки, а так же редкие папы и дедушки. Народ, спешащий к метро, или наоборот — домой, еще в легкомысленных курточках и пальто, тонких колготках и без головных уборов. А мамы, бабушки, а так же редкие папы и дедушки уже вооружены шапками, перчатками, а то и толстыми варежками, меховыми муфтами для колясок, а то и пуховиками с уггами. Пара часов с коляской или шилопопом на площадке — это не фунт изюма. Вслед за ними утепляются собаководы. Хотя на них можно встретить, как горнолыжные штаны и куртки, напоминающие о зиме, так и легкие кроссовки, сапожки, тонкие куртки с натянутыми до красных носов капюшонами.
Я тоже достаю зимние сапоги, а шапки и варежки уж давно. И дома, ловлю себя на том, что выжидающе смотрю в который раз в окно. На третий день понимая, чего ожидаю там увидеть. Белые хлопья первого (ну ок, в этом странном году без бабьего лета, выходит, уже не совсем первого) снега. Осень почти кончилась.

Иду по солнечной улице. Под ослепительно синим небом. Солнце-генсек сияет в бездонном небе, опрокинутом куполе и какие там еще есть банальности. В ушах играет Арефьева. «Она сделала шаг». Я делаю шаг. По хрусткому льду на краю лужи. И в душе просыпается, отряхивается от снега, пускает корни, расцветает, цепляет за струны, оживает что-то, казалось, давно забытое. Когда хочется ломать лед на лужах, выбрасывать комки снега на беспощадный асфальт, улыбаться, когда кажется, еще шаг и оторвешься от земли, когда истончается оболочка и обостряются чувства. Расцветаю навстречу солнцу.
И в магазине вместе с колбасой и хлебом покупаю маленький хрупкий гиацинт.
Каждую весну.

Темное тревожное предзимье. Первый мороз отнимает дыханье. Я слепила свинцовые крылья. Чтобы в теплые страны осюда. Но законы природы строги, не поспоришь.
***
Темное тревожное предзимье. Внутренний мир просыпается, бьется изнутри в тонкие стенки видимого тела. Не находит выхода. О, я хотела бы быть тонкой полой флейтой. Чтобы ветром насквозь, и красивой музыкой выпустить. Но, я больше похожа на законопаченную избушку, где даже окна для проветривания не открываются.
***
Темное тревожное предзимье. Луна полуночная бьет в мои окна. Проникает за плотные темные шторы. Я возьму свинцовые крылья. И вопреки законам природы….

Тянет меня сегодня на зарисовки, извините.
***
Среди моих предков не значится кочевых народов. Но, вот осенью, я всегда ощущаю тягу к движению.

Выглянув утром, зябко закутавшись в цветной платок, подобрав юбки, понимаю, что пора. Затушить костры, выкинуть из кибитки лишнее, запрячь лошадей, и откочевать в теплые края, пока дороги не развезло, за птицами. И каждый год я не там.

Открываю зонтик, кутаюсь в шарф, разбираю шкаф, достаю свечи, палочки корицы, черный чай с молоком, бабушкино варенье, надо купить новый клетчатый плед и пережить зиму.

— темно-серую свинцовую тучу, с неожиданно лазоревым ярким боком
— огромную розовую надувную радостную свинью среди облетающих лип
— засыпанные разноцветными щепками клумбы. и не как в прошлом году бледные, а ярко-оранжевы, малиновые и фиолетовые

Помни друг мой. Так называемые поликлиники не имеют ничего общего с врачеванием. Нет, эта обитель посылает нам испытания, посредством коих воспитывает благодетели смирение и терпение. Гнев не уместен тут, ибо только лишь гнев будет в ответ. Глупы те, кто по наущению нечистого хитростию и обманом пытается проникнуть в святая святых Кабинет Врача, ибо очереди воспитывают в нас стойкость духа, столь необходимую в наше смутное время, и смирение перед высшими силами. Только через испытания можно очистить разум и окрепнуть духом.

Ветер сегодня не холодный, не жаркий. Правильный такой. В гладком синем небе плывут нарисованные облака. Тоже хочется движения. Оттолкнуться легко мысками от земли, подобрать пышные белые юбки, распустить белые волосы и присоединиться к неспешному их бегу в гладком синем небе.

Я долго думала писать ли этот текст. С одной стороны мой журнал, что хочу то пишу. С другой, вдруг кто обидится. Первое победило, поэтому прошу не воспринимать этот пост слишком серьезно и не обижаться если что.

Когда идет дождь, особенно такой как на днях был, затяжной и унылый, мне хочется одиночества. Не побыть одной, а такого, трагического одиночества. Чтобы идти домой, в пустую одинокую квартиру. Чтобы ни одной родственной души, ни близкого человека, никого. И только неблагодарная тварь кошка (не то чтобы я считала что кошки — неблагодарные твари, просто в концепцию трагического одиночества вписывается только такая), встречает у двери. Оставить мокрые туфли, мокрый зонтик. И сидеть на широком подоконнике (да, он обязательно должен быть широким), пить из большой белой кружки чай/кофе/какао. Смотреть как стекают капли по стеклу, слушать шум дождя и машин, вдыхать влажный воздух. И грустить от души, вволю.
Это, наверное, еще подростковое. Хотелось быть трагическим персонажем. Но у меня не хватает нескольких атрибутов. Длинных тонких пальцев, которыми надо держать длинную тонкую сигарету, или хрупкую белую фарфоровую чашку, или запускать в кошачью шерсть. Изящных тонких кистей в браслетах. Еще не хватает длинных тонких ног, которые надо демонстрировать посредством коротких юбок и обязательно переплетать, и беззащитных острых коленок. Но самое главное, что не хватает длинной и тонкой душевной организации. В общем, не прохожу по формату. А потом…
…потом дождь обычно заканчивается.

Томительное, почти страшное ожидание. Снег сошел, робко начали зеленеть газоны. Но деревья стоят совершенно голы и лысы. И страшно, а вдруг они никогда больше….
Но потом, по дороге на работу, вижу что из причудливой клумбы, между разноцветных опилок, уверенно лезут вверх толстые сочные стебли тюльпанов. И отлегает от сердца. Они точно, обязательно…, просто всему свое время.